* * *
– Я хочу, чтобы ты читала по-русски для меня, – сказал он и протянул ей коричневую книгу. Это был роман Толстого «Война и мир», разумеется. «Разумеется», потому что навряд ли здесь, в Исландии, можно было найти что-то другое. Она взяла книгу, пролистав пару страниц, отложила её, и, потянув его – Ч. – на кровать рядом с собой, серьезным взглядом смотрела на него. В тёмной комнате стояла абсолютная тишина, из-за чего её собственный голос буквально звенел, несмотря на то, что они лежали совсем рядом, и говорила Ц. полушёпотом.
– Ты и представить себе не можешь, насколько для меня важно, что ты не понимаешь и слова по-русски, – судя по взгляду, он точно не понимал, о чём она говорит, но дал ей какое-то время собраться с мыслями.
– У Толстого была теория, – продолжила она, – о «шаре из капель», которая появилась, когда он работал над романом. Один огромнейший шар и миллионы крошечных капель. Но если хоть с одной каплей что-то случится, весь шар просто перестанет существовать. Понимаешь, о чём я?
Явно заинтересованный, он кратко и быстро кивнул.
– Ты – тёмная часть моего шара. Я буквально одна убежала сюда, в Исландию, где постоянный холод и ветер, где мало людей... просто потому, что я хотела верить, что здесь будет лучше, чем там. Я счастлива здесь, но когда в России всё совсем плохо, и ничего не помогает, я нуждаюсь в тебе. В тебе, а не в Х., потому что именно ты точно не знаешь меня в России, какой я была там.
Когда я с тобой, и сама забываю это. Ты такой... такой уютный и теплый, и когда обнимаешь меня, последнее, что мне хочется, это остановится. Точнее, всё, что мне хочется – это остаться рядом с тобой. Помнишь февраль?
В ответ он понимающе взглянул на неё.
– Тогда ты буквально спасал меня.
Он не сдержался. Крепко прижал её к себе и начал медленно мотать головой из стороны в сторону, как бы недоумевая.
– Ты куда беззащитнее и наивнее, чем мы думали.
– Нет, не надо, я не ребенок, ладно? – сказала она точно как обидевшийся ребенок и даже пыталась слегка отодвинуться от него, чтобы сказать это в лицо, но эта штука против Ч. – ничто. Ч. это всего лишь позабавило, и, тихонько смеясь, он приподнял её голову и положил на свое плечо. В комнате опять стало тихо.
– Но с ним ты иногда говоришь по-русски.
– С ним я могу это делать, не вспоминая того, о чем так хочется забыть. Иногда это даже напоминает мне что-то хорошее. Он как барьер между мной и ними. Как прочное стекло, сквозь которое я могу смотреть на Россию без боли.
Она подняла голову и поймала на себе этот взгляд, казавшийся ей знакомым, но его значение Ц. поняла не сразу. Этим изучающим взглядом Ч. застывал только на Х. Они знакомы уже восемь месяцев, но Ц. по-прежнему замечает, как Ч. Смотрит на Х. Он как будто бы снова и снова находит что-то новое в нём. А сейчас этот взгляд был направлен на неё.
Она невольно выдохнула. Они старались не говорить о чём-то личном после февраля, поэтому открыться ему заново было очень сложно. Сейчас оно того стоило. Однозначно стоило.
– Маленькая девочка живет в тёмном уютном месте с видом на огромный мир сквозь прочное стекло, – сказал он.
