Фото: Наталья Чилиевич
У него всегда такой вид, будто он – в гордом одиночестве – противостоит темным силам за все человечество сразу. Что там, перед его мысленным взором? Донкихотовы мельницы? Собственные демоны? А может, Амиран Адамия решил спасти нас от нас самих, нашего невежества, тьмы, недоброты?
Его легко представить себе в каких-нибудь старинных доспехах, выкрикивающего: «Morituri te salutant! Идущие на смерть приветствуют тебя!». «А смерти нет. Она там, где есть жизнь, а на войне, а на войне, то есть там, где все мы...», – сказано другим поэтом и по другому поводу, однако «провинциальный эстетствующий идальго", кем Амиран мыслит то ли себя, то ли своего лирического героя, – воевать не станет. И, хотя на его век войн хватит – хватит войн.
О чем думал мальчик, навсегда уезжая из города своего детства (теряя родину – обретаешь ли родину?), так жестоко мальчика предавшего, – туда, где его хотели спрятать от войны, но она и там путника достала? Так уж получилось. Но об этом поэт молчит. И мы не узнаем о таком из его стихов – не найдем в них ни моря (нет, море пару раз нашлось, но не о том), ни умиротворения курортного многоголосья, ни курящего всю ночь напролет отца, ни мамы, возившей мальчика в гости к родственникам на Западную Украину: «Смотрите, грузин, а наш!». Не найдем ни предвоенной тревоги, ни зловещих посторонних шагов на лестнице, ни разбойного вторжения тех, кому захват чужих вещей – по праву сильного – тешит естество как победа над ближним и для кого человеческое достоинство существует лишь как повод дать ему пинка, дезавуировать...
Что там было, в предвоенном Сухуми? Самокаты, удочки, лодки, красивые летние девочки, зарождающийся отечественный хип-хоп? Что-то в ритмах стихов Амирана есть от рэпа и хип-хопа. Поэт и сам работает со смыслами как диджей с пластинками: крутит их, переставляет треки, создает ре-эдиты (тут можно было бы зарифмовать «иди ты», но Амиран поднял бы меня на смех, сказал бы, что это на поверхности), что-то сообщая публике в микрофон, что-то утаивая, сама должна догадаться. И тут я тоже – член Амиранова клуба, хотя не плясать мне, а разгадывать смыслы. Иногда – темные. Иногда – нет. Вот, скажем, если в стихах персонифицируется и антропоморфируется гамбургер – что это? Интерес поэта ко всему сущему, даже более чем прозаическому? Или поэтизация бытовых реалий?
...в том соусе зари под острым перцем
котлетой билось сердце в этом хлебе –
под этим чувством: «сделано с любовью»,
и гамбургер мечтал и был свободен –
на ниве фри, на фоне кукурузных хлопьев,
над этой пропастью во ржи.
И что-то смутно помнил –
лошадью, коровой...