Бессюжетная структура в книге Эгвины Фет «Последних полевых букетов шапки»
Книга «Последних полевых букетов шапки» вышла в Издательстве «Ставролит» и включена в серию «На Кавказе», издана на средства стипендии Министерства культуры Российской Федерации при поддержке Фонда СЭИП.
Тексты Эгвины Фет современны и сложны, поэтому требуют нетривиального и альтернативного подхода к разговору о них. Во всяком сюжетном тексте можно выделить два уровня или аспекта: уровень бессюжетной структуры и фабульно-сюжетный уровень. Конкретные эпизоды действительности подчиняются второму аспекту, а бессюжетная структура выстраивает картину мира, опираясь на неочевидные элементы, которых в сюжете нет.
Бессюжетная структура наполняет все стихотворения автора, суть не может лежать на поверхности, читать лишь сюжетные элементы – большая ошибка в подходе к текстам подобной организации.
Первый ключ к пониманию сложной бессюжетной структуры можно найти в том, как выглядит текст визуально. С первого взгляда заметна необычная пунктуация.
Знаки препинания нужны, чтобы указывать на характер синтаксической связи. Стихотворения Эгвины Фет держатся не только на синтаксической связи, а на более глубинной и прочной, которая не нуждается в искусственном препинании и приобретает препинание естественное. Слова разбиты на строчки и строфы – это единственная подсказка при прочтении. Запятая или тире не сделают сложный текст проще, но их отсутствие освобождает паузы от статичной функции «стоять после слова». Но не все тексты освобождены от знаков препинания, во многих они стоят на своих местах, а значит, автор предлагает нам четкое прочтение и придает паузам важность и отмеренную длительность. Нерегулярная пунктуация в книге – это определение текстов по семантическим группам, где каждый знак имеет разное значение.
Так же препинание указывает на последовательность действий, создавая хронологию:
«брели тропой не хоженой никем
и ноги расцарапали в полоску
втёк разговор в физическую плоскость
минувшего цветенья хризантем».
После первых двух строчек предполагается знак, но его нет, и нет ответа, какое из действий происходило раньше. Но отсутствие паузы указывает на единовременность случившегося, не подчиняя пунктуацию хронологии текста. Сюжет данной строфы ясен, а понимание картины мира данного отрывка происходит за счет пунктуационного кода.
Неслучайна и орфография, выражающаяся в написании имен собственных со строчной буквы: «только ли перегоны метро и поплавский сам…», «на суженные лица модильяни…». В данном значении имя собственное трансформируется в имя прилагательно, становясь признаком и приобретая нарицательность, а не называя конкретного человека. Фамилия превращается в признак того, кто его носит, то есть приобретает символическое значение. Географические места тоже написаны со строчной буквы: «на кабардинской, возле пионера…», «на камергерском переулке номер два…». Имя собственное переходит в нарицательное. В русском языке такой прием встречается в переносе значений слов-топонимов «ходынка» или «камчатка». Места вобрали в себя значение происходящих на них событий и стали обозначать события. Модильяни – такой же образ изображения лица, как и Камчатка – образ отдаленного места. Такое использование не встречалось в классической русской литературе, его можно считать новаторским, потому что это проявление процесса семиозиса – превращения в знак.
В книге есть и стихотворения с окказионализмами «вснегумилёв…» и «линяют майкамайкартонслова…». Здесь авторский шифр заметен сразу – слова написаны слитно, окончание одного – начало другого. Словесная связь обозначена буквально. Сливаются в одно не только созвучие, но и значение, при этом такая конструкция стоит сразу, делая открытым именно начало, а не привычный конец. Автор нашел возможность передать одним словом все и сразу, это еще одна графическая подсказка к понимаю того, что скрывается за сюжетом.
Второй ключ к пониманию бессюжетной структуры – стилистика. Употреблены слова, которые можно услышать крайне редко: шпалеры, излет, облатка, ротозеи, тщета. Не слышав ранее этих слов, можно догадаться об их значении, потому что их однокоренные слова широко используются в языке, но не имеют должной художественности. Аналогично употребление и отглагольных слов: вознамерив, схоронясь, изобличал, вздыбилось. Здесь употреблены книжные формы, создающие стиль речи. Качественный художественный язык предполагает определенную стилистическую принадлежность.
Например, в словосочетании «супружница стыда» употреблено сниженное разговорное слово «супружница» для того, чтобы «стыд» ощущался более принизительно и укоряюще.
Стихотворение «мы спешились в беспечности рассады…» начинается с глагола, превращающегося в историзм. Многие глаголы в тексе употреблены в прошедшем времени, но именно слово «спешились» содержит не только указание на прошлое, но и ощущение далекости и частной исторической значимости событий.
Аналогичная атмосфера складывается и в стихотворении «предлог любви приоритет незнания…», где есть устарелое слово «мирянин» и глаголы прошедшего времени. Но в данной ситуации употребление историзма «растягивает время» поправки и неопределенности героя, получившего приговор.
Приведенные выше слова создают сюжет, но имеют под собой крепкую бессюжетную структуру. Стилистика языка Эгвины Фет расширяет время текста и дает значениям слов точность и единичность прочтения. К каждому событию выражено авторское отношение, считать которое необходимо через стиль речи, составленный из разных пластов языка, эстетически сочетающихся между собой.
Третий ключ к пониманию бессюжетной структуры книги «Последних полевых букетов шапки» – это выразительность художественного языка. Метафоры наполняют реальность текстов, но новая природа и новейший язык требуют отдельных определений выразительных средств, используемых Эгвиной Фет.
В стихотворениях автора есть особенный способ перехода от точки А в точку Б: «а помнишь как вчера еще идешь и в слово птица входит слово нож», «выдавив тело из света полоски во тьму», «квадраты нивы переходили в тонкие извивы, затянутые в крепкие жгуты».
Эта конструкция имеет отношение к элементу определения метафоры: «процесс, каким этот объект осуществляет функцию», но процесс здесь не столько важен и описан, как само событие. Метафору такого характера можно назвать акселерированной – процесс происходит сам собой, ускоряется, не имеет описания и при этом не мешает осуществлению функции. Образ в акселерированной метафоре «трансгрессирует», нарушая обыденный порядок вещей, совершая трансформацию необъяснимым процессом. Это выходит за рамки конвенциональных представлений о метафоре.
Помимо этого, особой выразительностью в текстах обладают местоимения: «и молча в траве остывает ничье», «мне чудилось ничье прикосновение», «мало кто заметит». За отрицательными местоимениями, как и за относительными, стоит воображаемое лицо. Присутствие этого же «лица» есть и в словосочетании «с себя снимая слух», которое по этому принципу можно назвать фантомной метафорой. Объект, находящийся в конкретном контексте, не определен, и можно только предполагать, кто может быть этим объектом. Это делает личность лирического героя загадочной, наталкивая на мысль, что у него существует альтер-эго.
