Дед Фадей падал с крыши много раз. И даже не просто много, а очень много. Вся его жизнь, если так разобраться, была одним сплошным падением с крыши. И пусть времени, которое Фадей провёл непосредственно в свободном полете, за его семьдесят с лишним лет набралось бы, наверное, не так уж и много (как ни крути, с крыши падать достаточно быстро), всё же именно оно было во многом определяющим временем его жизни. Суровой, не слишком яркой. В чем-то даже трагической.
Обычно о людях, которые часто падают с крыш, окружающие отзываются не слишком хорошо. А то и вовсе – раздолбаями зовут. И уж если так прямо разобраться – не без оснований. Обычно ведь человек, раз рухнув с крыши, приобретает необходимый минимум опыта и знаний, достаточный, чтобы в будущем избежать подобных несчастий. Ну два раза некоторые падают, три – редко больше. Если же и после этого у человека в голове не закрепляются основные азы безопасной работы на высоте, такие люди едва ли могут рассчитывать на понимание и уважение в глазах окружающих.
Но с дедом Фадеем всё обстояло несколько по-иному. Относительно Фадея ни родные, ни просто знакомые люди не спешили к однозначной язвительности мнений. В своей деревне житель он сложился авторитетный, многими ремёслами овладевший, во многие основания хозяйствования проникнувший, многих соседей в разных аспектах бытия справедливо упрекнувший. Поэтому если кто другой с крыши упадет – все смеются, пальцами тыкают, а как дед Фадей рухнет – на помощь бегут, сочувствуют, искренне надеются на лучшее.
Вот и сейчас – сидит дед Фадей на крыше своего дома, кусок рубероида прибивать собирается, а сам только о падениях своих и думает. Странно – самое первое хорошо помнит, хотя ничего интересного в нём и не было – детская шалость, глупость, не более того. Уж сколько раз после того он падал куда серьёзнее, опаснее, но вот почему-то всегда особенно ясно вспоминается именно тот первый раз. Хотя, наверное, так и должно быть – от падений часто память надежно отшибает. И чем с большей высоты упадешь – тем меньше памяти в голове и остается. А в тот, самый первый раз, по-хорошему, это и падением назвать-то было нельзя.
В каком году это было – вспоминает дед Фадей – в году 60ом, а может и в 62ом? В любом случае, он был тогда ещё ребенком. А ребенком упасть с крыши – это раз плюнуть. Стоит только родителям зазеваться, и всё.
Родители тогда как раз самогоноварением активно занимались – всё со двора смотрели, чтоб не шел кто, за делом противозаконным не застукал. Славные это деньки были для Фадея – на любые шалости его родителям дела не было. Да и по хозяйству от него повинностей особых не требовали. Кликнут, бывало, чтобы Фадей за водой к колодцу сгонял, и всё! Да и на крышу он тогда полез скорее оттого, чтобы внимание на него обратили.
Ну и обратили, нечего сказать! Мать плакала, батька, убедившись, что цел и невредим, кухталей щедро отвесил своей беспрекословной, механизаторской ладонью. А ведь и упал-то не всерьёз, с самого края крыши сарая. Высоты – метра полтора, не больше.
«Будешь ещё по крышам лазить?!» – сурово вопрошал тогда его, испуганного мальца, отец, выкручивая ухо в сторону справедливости.
«Неа!» – выл в ответ Фадей.
И ведь чист был в помыслах своих детских – совершенно искренне полагал, что ноги его больше на крышах не будет. Крыши вообще ведь не для того, чтобы с них падать.
Правда потом, годы спустя, детская наивность сменилась естественным подростковым осознанием того, что лазания по крышам обычному человеку просто не избежать.
И теперь Фадей вздыхает – пожалуй, это было самое низкое его падение. Низкое не в плане морального ущерба себе или окружающим, а в смысле высоты. Потом он всегда падал только с высот, превышающих любой здравый смысл и представления о приемлемой безопасности.
Вот, например, когда на заработки в Крюково ездил... Все тогда по заработкам стремились. И самое странное – золотых гор ведь никто и не обещал, но все-равно ездили. Много разношерстного народу было в те времена, и много разношерстных времен было тогда у народа.
В том самом Крюково он с крыши двухэтажного барака рухнул. Высота была – как два его дома, не меньше. Но ничего – обошлось. Правда, о заработках пришлось забыть – приехал домой, без денег, с крыши упавши... Жена только вздохнула.
Но дед Фадей недолго унывал. Уже через неделю рухнул с крыши сарая соседа Кузьмы, а ещё через месяц – с крыши районного клуба. В клубе как раз праздновалась свадьба старшего сына, и дед Фадей здорово тогда подпортил своим неуправляемым полётом торжественное настроение гостей и молодоженов. Впрочем, обижались на Фадея сын с невесткой недолго – обычная рутина быстро поглотила резкость разочарования окружающих и всё стало как бы по-прежнему. К тому же, с крыш дед Фадей в то время падал такое количество раз, что помнить о каком-то одном его полете родственникам было просто некогда. То увещевать его все пытались, то по больницам возили – иной раз ведь во время обрушений и кости ломать Фадею случалось.
Последний раз, правда, обрушение с крыши вышло у деда Фадея невнятным. Рухнул он с колхозного гумна – высота там была невелика, так что можно даже сказать, что дед Фадей и не рухнул вовсе, а шлепнулся. Да так, что отдельные соседи и посмеялись немного. И Фадей это заметил. Заметил и призадумался...
Вот после того раза Фадей зарок дал – с крыш более не падать и вообще по крышам не лазить.
«Молодые есть – сыны, зятья, внуки, – сказал тогда Фадей, для важности кулаком по столу ударив. – Вот пускай они и лазают! По молодости оно не страшно! А мне уже не пристало – кости уже не те. Ноги моей больше на крышах не будет!»
Не шибко верили тогда деду Фадею (подобных обещаний от него и прежде слышали по десятку на год), но в этот раз Фадей твёрдо словам своим последовал. Все последующие десять лет Фадей на крыши даже не забирался. Причем, самой важности крыш ничуть не отвергал. Надо – он и лестницу кому подержит, молоток подаст, советом дельным снабдит. В общем, всячески участвовал, вот только сам на крышу – ни ногой.
«А не тянет на двор взглянуть с верхотуры-то?» – спрашивали, бывало, Фадея бывалые кровельщики да соседи.
«Я свое отлазил! – горделиво махал рукой Фадей. – Мне и на земле неплохо. Чего такого там сверху видно, чего с земли глазом не охватишь?»
И все соглашались – авторитет деда Фадея был теперь особенно высок, а мудрость недемократична. Норов его люди за правоту принимать начали. Шутка ли – на старости лет человек по крышам добровольно лазить зарекся? Обычно ведь которые зарекаются – всё по здоровью. У того спину простреливает, у сего голова от давления кругом идет, а Фадей – тот без оправдания, исключительно на основе характера и опыта.
Так десять лет до сегодняшнего дня и не лазил.
О том, что спустя такой внушительный срок, он снова полезет на крышу, дед Фадей и сам не подозревал до того самого момента, как его жена ушла в соседнюю деревню за молоком, а руки Фадея как будто сами по себе приставили к крыше лестницу.
И только когда его взгляду открылся порядком подзабытый за десять лет вид на деревню с высоты крыши, он окончательно осознал, что с ним происходит.
«Неужели опять рухну?» – подумал он, но рубероида из рук не выпустил.
«Нет, в этот раз не упаду!» – торжественно подумал он погодя, пытаясь сконцентрироваться исключительно на куске рубероида. – «Негоже сына на кровлю загонять, ежели у самого силы имеются! Да и невестка косо смотрит.»
Успев приколотить всего с десяток гвоздей, Фадей ощутил, что стал объектом всеобщего внимания.
– Фадей, что с тобою?
– Фадей, ты с чего это опять на крышу залез?
– Божухна!
– Тамара! Тамара! Твой Фадей опять на крышу полез! Тама-а-а-а-ара!
Фадей был раздражен творящимся вокруг переполохом, но дела своего не оставил, сохранив подобающую выдержку.
«Мало ли, что крик! Рубероид приладить нужно! А до иного мне и дела нет!» – думал он, размашисто орудуя молотком.
Соседи, меж тем, продолжали волноваться. Весть о том, что дед Фадей снова полез на крышу, быстро облетела деревню, и сам виновник всеобщего волнения видел, как жители их поселка выходят из жилищ, смотрят на него, удивленно покачивают головами.
«Ну и пусть пялятся! – думал Фадей. – Иному и урок будет! Мало ли, что на крышу полез – так и слезу как положено, ни единого органа не повредивши! Это, если так вдуматься, ещё спорнее для гонору будет!»
Теперь Фадей ремонтировал крышу с особым спокойствием, ловко подмечая все огрехи, недоступные взгляду с земли.
«Вот так-то, сукины дети!» – удовлетворенно выдохнул дед Фадей, когда вся работа была окончена.
Теперь Фадей стоял у самого края крыши, удовлетворенно утирая пот со лба и осматривая округу с этой, уже порядком подзабытой, высоты. Конечно же, спуститься на землю по лестнице было теперь совершенно невозможно – Фадей уже ощущал ту особую, мягкую невесомость, которая приподнимала то ли самого Фадея, то ли все вокруг него. Мир вновь не был статичен, словно ему удалось на мгновение освободиться от сурового внимания неведомого хозяина, рачительного в своём желании всё на свете надежно приколотить к земле.
К этому моменту выкрики и волнение соплеменников достигли своего апогея. Самые глупые, как видел Фадей, волокли лестницы, кто поумнее – просто наблюдали за происходящим осуждающим (а иногда и торжествующим) взглядом.
Правда, Фадея в данную минуту всё это уже совершенно не волновало.
«Не их это дело – кто с крыши падуч! – подумал Фадей, ощущая, как закон всемирного тяготения вновь принимает его в свои недолгие объятья. – Главного в жизни своей не понимают, оттого и мыслят одной физикой. А ведь главное в жизни – это душою своей не кривить, да приземляться поудачнее!».
2017
