* * *
Он говорил:
«Совсем разрушен».
Но как-то гордо, без слезы.
Мы снова будем жить на суше,
чужой угадывать язык,
делить на слоги и на строки.
Узор разглядывать сквозь лёд.
Взойдут убогие постройки,
трава сквозь камень прорастёт.
Набухнут под коростой вены,
созреет новое вино,
промолвит голос довоенный:
«Сними шинель, взгляни на дно.
Стань пеплом во взрывной воронке,
сойди с порезом на руке
на незнакомой остановке
со словарями в рюкзаке».
* * *
разве это не счастье попасть в вагон
к лекарю в униформе достать талон
полубезумным взглядом морочить тьму
на полустанке к телу прижать суму
жизнь вокруг неказиста работа быт
разве это не счастье себя забыть
я арестант и обувь моя грязна
я протяну ещё без пищи и сна
поле и мак а на траве барак
скороговорку не разобрать никак
дёшев билет да не найти монет
рельсы уходят вдаль а станции нет
* * *
На торезском полигоне ни души.
Если хочешь, перед смертью подыши.
Вот девчушка с телефоном в рюкзаке –
нержавеющий браслетик на руке.
Вот профессор, он седой не по годам –
не вернётся бедолага в Амстердам.
Строгий дядя проверяет паспорта.
В чёрной прорези гнездится пустота.
Диким полем обернулся полигон –
пассажиры оказались без имён.
Стансы
мой друг ах посмотри в последний раз
на эти стены с надписью спецназ
на эти пол окурок пустоту
на горький чай не стынущий во рту
на время и безвременье под ним
на дом где старожил и пилигрим
надев очки беседуют с утра
на черноту вечернего двора
у бортика качается паром
прощаться значит видеть под углом
наружный тлен и пустоту внутри
ах не смотри пожалуй не смотри
* * *
На стене календарик без даты.
За конторкой играют солдаты
в дурака; приближается ночь.
Ни отбиться, ни нашим помочь.
Выхожу я одна на дорогу –
в рюкзаке аскетический йогурт.
Диалог близлежащих культур
заглушается хрустом купюр.
Это так, зарисовка с натуры
по велению клавиатуры –
без фантазий, без громких имён.
Пассажиры, покиньте салон.
Режет глаз электронная книжка;
моросит, и с окошка парнишка
соскребает засохшую слизь.
Текст окончился. Все разошлись.
* * *
Опять остановился и нашёл
потерянный жетон на дне кармана.
Дела теперь, пожалуй, что нормально.
Дела теперь, пожалуй, хорошо.
Хотя и непохоже на весну:
к асфальту липнет тонкая подошва.
Как будто повар будущее с прошлым
смешал и дегустировать рискнул.
Как будто что имел, он всё отдал
за вид на опустевшие палатки,
на те скамейки в шахматном порядке,
за переход, проложенный туда.
* * *
Непростые есть вещи. Скажем, барокко.
Не даётся оно ни зубу, ни оку.
Но и жизнь, увы, не стоит на месте.
И порукой в том – голоса в подъезде.
Оседают в памяти нефы, залы,
парапеты, изгороди, казармы.
Полевая кухня, траншея, карта,
перемена местности. Холод марта.
Если всё сложить, эта жизнь не хуже,
чем святые места внутри и снаружи.
(Голоса объявят: глава вторая).
Сон досмотрен. Закрыты ворота рая.