* * *
Но мама говорила, что нельзя
Мне быть ни деревом, ни озером, ни рыбой.
А мне казалось – выбрали меня,
Не знаю, кто, но кто-то сделал выбор.
Быть полным миром, полным дураком –
Ну будем так – как будто это снится –
Ходить, грозя прохожим кулаком,
Через себя катаясь колесницей,
Ходить, с самим собой наперевес,
Смотреть себе в лицо, смотреть сквозь лупу.
Нам бог кидал остатки от чудес,
Мы прятали их, как орехи в дупла.
Тот мальчик, что свирепствует во мне –
Костлявый, злой, хромой, косноязычный –
Он как язычник тянется к земле,
Он говорит на муравьином и на птичьем.
Чудовище, сороконожка, вошь,
Ну что ты так стрекочешь под рубашкой.
Несчастный принц, трусливый первоклашка,
Когда ты, наконец-таки, умрешь?
Не вырезать, не вывести огнем –
Больная опухоль, большая метастаза.
Ну, если так, тогда давай не сразу,
Давай еще немного поживем.
На этом чистом, безупречно-белом –
Кому до нас с тобой какое дело.
* * *
Август. Солнце совсем не щадит траву.
Пчелы прячут в спинах шершавых мед.
Кто переживет август, тот не умрет.
Я переживу август и не умру.
Нам читают мифы (за мифом – миф) –
Все про вечную жизнь, про космическую войну.
Мы уйдем из августа, полюбив
Книги, одиночество, тишину.
Облако. Ветер гонит его на восток.
«А каков у вас виноград?». – Виноград спел.
«А какое небо?». – Желтое, как песок.
Как песок у моря, к которому не успел.
Яблоки. Картошка в мундире. Рубаха льна.
Мысли-вишни, раздавленные в руке.
Тело будто сварено в молоке –
Млечный путь. Луна.
Мы вернемся снова к желтому сентябрю,
Загоревшие до косточек. Все полны
Одиночества, сказок и тишины,
Бесконечного ко всему – «люблю».
* * *
К возвращению осени не привыкнешь, как к тошноте,
В ночь на первое сентября –
Ощущение озера в животе,
А во рту – дождя.
Если выйдешь на улицу, небо потянет за рукава.
Отдавай ему куртку, сам же прижмись к земле.
Осень – пора для игры в слова –
Все говорит во мне.
Дом утепляется плесенью, мыши бегают по щелям.
Защищаюсь песнями, мне страшно открыть окно,
За которым деревья шепчутся про меня,
И небо хочет забрать пальто.
* * *
Послушай, дерево мое,
Меня: зачем ты здесь стоишь,
Среди других дерев, зачем поет
(Петь не умеющий) на ветках стриж?
Зачем молчишь, корнями в глубину
Уйдя, что ищешь в глубине?
Живую воду, мертвую слюду?
Эй, дерево, ты помнишь обо мне?
Когда-нибудь найдешь в земле меня,
Истлевшего, возьмешь себе мои
Колечки, косточки, безумия, моря
И всех людей, которых я любил.
Я стану листиком, корой, и дождь грибной
Не будет говорить – дурацкий дождь.
Послушай, дерево, вот я стою с тобой
И знаю, ты меня переживешь.
* * *
Снег выпадет, все занесет и спрячет.
И мальчиков, и девочек, и мячик,
Собаку, кошку, камень, грузовик.
Снег выпадет и будет снеговик.
Лежать в снегу – я этого хотел.
Как будто бы внутри меня – метель.
Как будто бы – в ангине и в бреду.
Пусть я не выпаду, зато я упаду
В прозрачный снег.
Там лебедя убили из ружья,
А перья все упали на меня,
И стал я совершенно незаметен.
И мальчики играют в чехарду,
А я лежу в ангине и в бреду,
И у меня внутри холодный ветер.
Пока я просыпался, выпал снег.
И он важнее всех, слабее всех.
Пока я выходил тебе навстречу,
Он таял молоком, горячей гречкой.
Когда я разобьюсь вдруг на куски,
Шнурки, стекло, колеса, волоски,
Возьми и заверни меня в футболку,
Что пахнет до сих пор тобой и мной.
Но не неси меня домой,
Но не клади на полку,
А в первый снег зарой.
* * *
День за днем становится веселей,
Мы пьем водку, чтоб разозлиться и разгореться.
Я начинаю бояться смерти своих друзей.
Я начинаю, в общем, бояться смерти.
На фронт отправят, сошьют шинель.
Дадут коня и наточат шашку,
А под шинелью пахнет твоей,
Твоей ладонью моя рубашка.
Как Гришка Мелехов, через степь,
Соленый, желтый, в земле и в мыле
Я буду мчаться и буду петь
О том, как сильно меня любили.
Что было счастье, апрель и май,
И что светилось тугое тело,
Краснело, сжималось, дралось, потело
И молоком текло через край.
Я тот еще тупой генерал,
Но пусть и такого меня запомнят,
И что я выгляжу, как покойник,
Хотя ни разу не умирал.
Тогда мы придем, проиграем бой,
А ты запомни меня солдатом.
Нам все простят – в чем мы виноваты,
И всех, конечно, вернут домой.
* * *
Не замерзает лужица в груди,
Но здорово переливается бензином.
Я выдержал сто двадцать зим один.
Я выдержу один и эту зиму.
Я погружаюсь с рыбами на дно,
Спасаю реку от обмороженья.
Я вглядываюсь в зеркало. Оно
Не хочет отдавать мне отраженья.
В снегу, в снежинках, в радуге, во мгле,
Где нет меня, где нет тебя, где нет нас.
Как все горит и колется во мне,
Когда я мельком ощущаю смертность.
Не просто смертность, а твою (мою).
Твою, застрявшую в страницах книжек.
Но я тебе когда-нибудь спою,
Но я тебя когда-нибудь увижу.
А ты, если приедешь, привези
Мне валенки и теплую рубашку.
Тут кто-то ходит рядышком, вблизи.
И одному, на самом деле, страшно.
