Художник:
Каждый раз, когда кто-то неистово матерится – я вспоминаю свою музыкальную школу. Каждый раз, когда падает что-то большое – вспоминаю свою музыкальную школу. И даже когда слышу злые шаги или вижу, как человек настойчиво идёт – как ни странно, всё равно вспоминаю свою музыкальную школу.
Только что упала сосулька с крыши моего дома. Она напомнила, как я холодными вечерами добирался домой, как раздражённо ждал автобус, как с остановки до дома шёл по сугробам с нотами в папке, словно солдат с винтовкой по болоту. Я приходил домой, мял, рвал ноты, разбрасывал их по квартире, бил фортепиано ногой и даже грозился сжечь его. Мама заново распечатывала ноты и заботливо прятала спички.
Путь в музыкальную школу был ещё интереснее: я намеренно избегал транспорт и шёл прогулочным шагом. Урок обычно начинался с возмущений учительницы по поводу опозданий. Продолжался возмущениями по поводу невыученного материала. И заканчивался возмущениями по поводу моего неуважения к ней, музыке и вообще всему искусству.
Ещё в школе преподавали музыкальную литературу и сольфеджио. Если с первым проще – скачал доклад по какому-нибудь композитору и сидишь довольный, – то с сольфеджио возникали трудности. Например, я не знал, как записываются ноты ниже малой и выше третьей октавы. Не умел рисовать альтовый ключ, а скрипичный был похож на слона с картин Дали. Про более серьёзные вещи я вообще молчу.
Помню, как сдавал выпускной экзамен. За неделю до него учительница говорила, что я ни за что не сдам, останусь на второй год и вообще она от меня отказывается. Она даже водила меня к завучу, где я честно обещал выучить все четыре произведения. В итоге на той неделе за инструмент я сел раза два.
Этот день настал. Нас было десять экзаменуемых. Заходили по одному, порядок – по списку. Вот я сел за рояль в актовом зале. Вот вспоминал ноты сонаты. Вот вспоминал ноты этюда. Вот вспоминал ноты. Собрался с духом и заиграл. Пальцы неуклюже переползали с клавиши на клавишу. Я всегда исполнял только медленные произведения. Не то чтобы быстрые мне не давались, просто скорость нарабатывается многочисленными репетициями. А этим я мало занимался.
Кое-как сыграл и сонату, и этюд, и полифонию. А вот крупное произведение поползло. На середине прекратил играть. Не потому, что забыл ноты, просто дальше я их и не учил. Но для любого произведения есть важное правило – оно должно заканчиваться на тонике. Поэтому дома я переделал пару нот и закончил в середине на доминантном аккорде.
Откланялся и вышел в коридор.
И только теперь до меня дошло происходящее. Я весь похолодел и сжал кулаки. В спину будто вонзили ледяные копья. Плечи окаменели. Я стоял, а испорченная лампа беспрерывно мигала, будто плевала в лицо. Стоял и представлял, как меня унижают, поливают грязью, оставляют на второй год или даже исключают из школы. Дверь открылась и меня с другими экзаменуемыми пригласили в актовый зал. Верхняя часть тела была скульптурой, а нижняя – ходулями. Посыпались оценки. Кто пять получил, кто три. Поставили и мне. Четыре. По телу разлилось облегчение. Четыре. Ходули слегка согнулись в коленях. Четыре. За это. Но ведь я недостоин такой оценки. Однако оспаривать решение экзаменаторов не стал.
Через две недели был выпускной вечер. На нем все что-нибудь играли. Меня культурно попросили почитать стихи. Затем вручали аттестаты. Кому красный, кому попроще. Вручили и мне. По всем предметам – четверки, а по музыкальной литературе – пять. Домой я возвращался вприпрыжку, размахивая аттестатом, как размахивают дети флагом на День Победы.
Направо и налево я хвастался, что окончил музыкальную школу, до тех пор, пока не просили что-нибудь сыграть. Я терялся. Кое-как пробрякивал сонату и шёл домой стыдиться. Летом решительно учил «К Элизе» Бетховена на такие случаи. И даже неважно выучил.
Однажды – уже в сентябре – решил покрасоваться перед девчонками. Пришли мы в актовый зал. За кулисами кто-то методично стучал и кряхтел. Но нас это не смутило. Девчонки сели на стулья, а я за фортепиано. Начал играть. Чувствую – запинаюсь и местами попадаю не в те ноты, но продолжаю спокойно. Что эти простолюдины понимают в музыке! Но едва я сыграл десять тактов, как за кулисами кто-то неистово заматерился. Следом раздался грохот. Мы услышали злой топот, и к нам вышел завхоз. Он кинул молоток на сцену и решительно подошел, возмущаясь:
– Так, не позорься, встань.
Завхоз оттолкнул меня, сел за фортепиано и заиграл «К Элизе» чисто, ритмично и с правильными нотами. Закончив играть, встал, поклонился, подобрал молоток и скрылся за кулисами.
