* * *
Подняться или же упасть,
свинцовой косточкой попасть
поэту в лунное сплетенье,
чтоб, как обычный человек,
он вскрикнул и присел на снег,
и не отбросил больше тени.
Но здесь иные времена.
Повсюду гаджеты. Цена
китайской розы иль турецкой.
Сплошное счастье и блага.
А мне бы тридцать два шага,
как отмерял мосье Зарецкий.
А мне бы тучки в небесах
и «Завещанье» в словесах.
Не потому ль на Карла Маркса
заныриваю в гастроном,
чтоб этот мир смешать с вином,
как будто я – пришелец с Марса.
* * *
Как в «Рафферти», где за одно мгновенье
перед глазами пронеслась вся жизнь.
Не надо, не пиши стихотворенье,
смирись и за соломинку держись.
Откупори коньячную бутылку
иль перечти Авилова роман.
Когда немеет в области затылка,
массируй за ушами, кофеман.
Бросай, к чертям, любимую работу
и поклоняйся памятным местам.
Как Дозморов, смотри на бегемота,
пускай по жизни он гиппопотам.
* * *
Уже не здесь, ещё не там,
но седины теперь не прячу
и обывательским мечтам
я предаюсь, копая дачу.
Ну да, стал мелочен. Щелчки
в суставах тщательно считаю.
На днях купил себе очки
и первый раз в очках читаю.
Глава, ещё одна глава,
герой расстрелян по ошибке.
Плывут за стёклами слова,
переливаются, как рыбки.
А я глазами их ловлю
и вновь на волю отпускаю,
не потому что я люблю,
а потому что жизнь такая.
* * *
Она теперь не любит зим:
ходить труднее в магазин
да и суставы больше ноют.
В шкатулке крестик, валидол.
И старомодный круглый стол
с её ровесником – алоэ.
И мне подумалось – она
за то и будет спасена,
что было слишком много мрака.
Что, пережив детей, мужей,
быть может, стала и хужей,
а всё ж не разучилась плакать.
За то, что письма все хранит
и зла не держит, не винит,
и ничего не ждёт при этом.
За комнатушку с образком.
За то, что плакать есть по ком,
хотя ни тех, ни этих нету.
* * *
Кто мне эти бабы, деревца,
на восьмое купленные розы.
На могилах бабки и отца
выпустили листики берёзы.
На могиле бедного отца,
на могиле бабки, то есть – тёщи
Там земное время без конца
и начала косточки полощет.
Сорняков повсюду семена.
Две могилки, столик и скамейка.
Вот такие наши имена.
Вот такая странная семейка.
* * *
Вот, к примеру, один покупает лошадку
и подмышкой несёт для сынишки домой,
а другой выпивает на детской площадке,
открывая печаткой одну за одной.
Третий месть замышляет, четвёртый зашился
и машину купил, и теперь за рулём.
Я бы сам во все тяжкие тоже пустился
и на север подался за длинным рублём.
Стал, допустим, геологом или бандитом,
но ещё до того, как пойдёт суета,
я б ненужные вещи продал на авито
и в хорошие руки пристроил кота.
* * *
Ещё не брился и не знал,
что всем на свете правят «бабки»,
что в мире жуликов, кидал,
кто первый встал, того и тапки.
Ещё не вёл о главном речь,
но был влюблён в биологичку
и мог играючи зажечь
о что угодно на спор спичку.
Когда не выучен урок
и разрисован весь учебник,
и если есть на свете бог,
то он не больше, чем волшебник.
Снаружи холодно и снег,
а здесь внутри родные рожи
и на плакате человек
несчастным выглядит без кожи.
