Художник:
В этом городе – среди преступников, грабителей, убийц и просто головорезов, среди тоскующих в тишине созерцателей земных страстей и отшельников, всех мирно спящих, всех не дремлющих даже в четвертом часу утра, – решительно всем хорошо известно, что нет справедливее человека, чем Лютик Рафович. Однажды в мёртвой подворотне он вступился за искусство – на нём была короткая юбка, а лицо густо размалёвано.
– Да, дурновкусие, – наскоро подумал Лютик Рафович, – но всё же он человек. С тех самых пор Джафар всегда рад видеть Лютика Рафовича у себя в гостях и даже больше – на правах хозяина, поскольку, к слову, квартира, окнами выходившая на самую оживленную из улиц и, к слову, располагавшаяся в относительной близости от мэрии, содержалась на средства Лютика Рафовича. И несмотря на все блага, от которых Джафар не мог отказаться вовремя, иногда его посещала мысль о том, что из одних лап он угодил прямиком в другие. Лютик Рафович нежен, но сдержан в чувствах, рукоприкладства почти не допускает, за исключением случаев, когда Джафар слишком плотно сжимает зубы во время того, как Лютик Рафович изливает Джафару всё, что его тяготило всю прошедшую неделю.
– Вся беда в металлокерамике, – жалко скулит в углу Джафар. Лютик Рафович оправляется от нанесенного удара Джафару, когда на его лице появляется выражение глубочайшего сожаления, смешанного с кратковременной потерей сознания. Губы Лютика Рафовича складываются гармошкой, он тянется всем своим атлетически сложенным телом в направлении Джафара.
– Не стоит извинений, – сплевывая слюну, смешанную со сгустками крови и прочим, – переживу, тебе пора. Встретимся в другой раз.
Лютик Рафович застегивает молнию на брюках, натягивает малиновый джемпер, подаренный Джафаром на праздник урожая, и выходит, оставляя крошку, правый глаз у которого голубой, а второй с фиолетовым подтеком, в одиночестве ожидать профессора. После первой пары по вторникам у Льва Аполлоновича образовывается окно, в которое он выбирается к Джафару. Благороднее человека, чем Лев Аполлонович, крошка не встречал. Всё время они проводят над книгами, занимаясь языками.
– Хорошо, – с долей сдержанности в голосе говорит профессор, – начнём снова. Повторяйте за мной, Джафар. Рррррр, – оголяя передние зубы и указывая на них, как на демонстрационный материал, большим пальцем правой руки, Лев Аполлонович при этом закатывает глаза от удовольствия, которое приносит ему чистота звука, пронизывающего пространство.
– Ллллллыыы-лы-лы – повторяет вслед за профессором Джафар, будто бы рот его в эту минуту занят чем-то посторонним.
– Вы неисправимы, мой дорогой бедный друг, но в этом и ваше очарование, – одаривая снисходительной робкой улыбкой, отзывается профессор, открывая глаза. Лев Аполлонович застегивает молнию на брюках, не спеша надевает малиновый джемпер, подаренный Джафаром ко дню русской словесности, подходя к двери, берет трость и покидает своего ученика в ожидании Ма́фы.
– Привет, Джираф, – скидывая кеды почти у двери в комнату, оставляя грязные следы в прихожей, появляется Мафа, – ты неважно выглядишь, какой ты бледный, – ухватив за подбородок и вращая голову Джафара из стороны в сторону, с видом озабоченного инспектора замечает Мафа. – Нуууу, ничего. Заживет, – добавляет он приободряюще.
Он наскоро стягивает тренировочные штаны и малиновый джемпер, подаренный Джафаром ко дню всех святых.
– Святые угодники, как я устал, Джираф. Я переоденусь у тебя? А ты сделай мне два по одному – свой фирменный. Сегодня трудный день. Два ограбления, убийство, пффффф, устал, устал.
Джафар идёт в кухню приготовить кофе – два по одному. Через двадцать минут Мафа застегивает молнию на тёмно-синих форменных брюках, не спеша надевает китель и выходит, оставляя Джирафа ожидать Фавну Арнольдовну, которая содержит в доме порядок.
– Почтальон не заглядывал сегодня? – участливо интересуется Фавна Арнольдовна. – Ты раньше обычного сегодня с работы.
– Почтальон звонит дважды, как любит добавлять Лев Аполлонович. У почтальона сегодня стоматолог, – просияв, отзывается из ванной Джафар.
– Ну и чудно, пусть один вырвет другому все зубы. Ты, крошка, совсем себя не щадишь, – Фавна Арнольдовна натягивает резиновые перчатки и принимается за еженедельный ритуал.
– Знаешь, Фавна Арнольдовна, если стоматолог лишит почтальона оставшихся зубов, добрее его это не сделает, да и моя работа слаще не станет… – голос его потонул в звуках воды в душевой кабине.
Джафар выглянул из-за двери и, убедившись, что в доме никого нет, бросил полотенце на ручку платяного шкафа в коридоре.
Он прилёг на тахту цвета груши, закинул ноги на подлокотник и принялся изучать расписание посетителей на завтра. С 9:40 – ветеринар и, наверняка, что-то из фантазий о животных, затем владелец бакалейной лавки, грезящий мясными полотнами Бэкона, за ним шёл банкир совсем без фантазий, гробовщик, делавший замер с Джафара раз пять за последние полтора месяца свиданий.
Я люблю свою работу, – убеждал себя Джафар, – никто не делает её так хорошо, как я, но... – на этом месте всякий раз неизменно обрывалась мысль.
Был праздник выходного дня, когда на улицу высыпало всё население города. Там был и бакалейщик, и стоматолог, и профессор с женой, и мэр города Лютик Рафович, и инспектор Мафа с резиновой дубинкой в руке. И на всех были абсолютно одинаковые джемпера, сидящие на каждом равно безупречно и элегантно. Взглянув на площадь из окна и увидев всю эту сочную малиновую фиесту, Джафар задумался – не стать ли ему в самом деле портным, как мечтала его мать.
